На Москву! - Страница 56

К оглавлению

56

— Воины! Извещаем вас, что эта грамота прислана нам от истинного царя нашего Димитрия, сына блаженной памяти великого князя и государя Ивана Васильевича. Борис Годунов хотел его погубить, но Промысл Божий его спас! Все мы признаем его ныне наследником и законным государем Великого княжества Российского. Кто из вас хочет впредь служить царю Димитрию, тот иди к нам на эту сторону реки, кто же останется на другой, тот будет изменником, рабом Годуновых и их клевретов!

Эта зажигательная речь произвела в рядах Годуновских дружин неописанное смятение. Целые полки готовы были последовать призыву, другие же пытались их обойти и задержать. Завязалась рукопашная, засверкали бердыши и сабли.

Защитник Кром, казацкий атаман Корела, с крепостной стены зорко следил все время за тем, что происходило в осаждавшем его московском войске. Теперь он растворил городские ворота и с своими донцами ударил в тыл противникам Димитрия, усеивая свой путь трупами и ранеными. Это решило исход междоусобной схватки. Немногие, верные до конца сторонники царя Федора Годунова спаслись бегством; все остальные перешли на сторону Басманова, приведя с собой связанным и своего воеводу, Ивана Годунова.

А что же Петрусь, который в этом эпизоде сыграл, в сущности, самую решительную роль? Считая теперь Басманова своим покровителем, он, по возможности, ни на шаг не отставал от него и был, таким образом, очевидцем всего описанного. Точно так же присутствовал он и несколько дней спустя при вступлении Басманова с четырьмя тысячами отборных ратников в Путивль для принесения присяги в верности новому царю от имени всего московского войска. К немалому огорчению хлопца Курбский не оказался налицо, когда Димитрий, по окончании торжественного приема, стал знакомить Басманова с своей свитой. Казачок побежал домой отыскать своего господина.

— Где же ты, княже? Тебя спрашивают, — доложил он, увидев его погруженным в чтение какой-то книги.

Курбский поднял на него свои затуманенные глаза.

— Кто спрашивает?

— Государь хотел показать тебя Басманову.

— А тебя нарочно послали за мной?

— Нет, я сам… Прием кончился.

— Ну, так им теперь уже не до меня.

— Да что ты, милый княже, верно, не совсем здоров.

— Не то, чтобы, а так… Сам же ты, Петрусь, я вижу, здоровее, чем когда-либо, точно и не устал даже от всей этой передряги.

— Устать-то устал шибко, да так-то уж рад, безмерно рад!..

Краснощекое лицо мальчика расплылось блаженной улыбкой.

— Чему ты так рад?

— Как чему! Ведь без меня, что ни говори, московская рать о сю пору не передалась бы царевичу.

— И об этом от тебя же знает уже весь Путивль? Петрусь покраснел до ушей, но скрыл свое смущение под веселым смехом:

— Ну и что ж, пускай! По крайности, куда ни покажусь, от всякого одно слышу: «Ай да запорожец!» Оправил, значит, доброе имя запорожцев. Но на тебя, княже, дивлюсь я, право: отчего ты-то так невесел? Словно дума черная запала, либо со страхом ждешь чего-то.

— Жду, точно.

— Чего же?

— Этого тебе, милый мой, все равно не понять. Дождусь, так, может, и повеселею.

Глава восемнадцатая
ЧЕГО ТАК ЖДАЛ КУРБСКИЙ

То, чего так ждал Курбский, чего он так и желал, и опасался, свершилось десять недель спустя, 18 июля 1605 года.

Несмотря на то, что день пришелся будничный (четверг), все добрые горожане московские толпами валили за город на большую Тверскую дорогу. За несколько дней ведь уже назад стало известно, что молодой царь Димитрий отрядил первых вельмож своих: князей Мстиславского, Шуйского, Мосальского, с многотысячной ратью за своей матушкой-царицей, которую этот изверг рода человеческого, Борис Годунов, насильно постриг в монашеский чин и заточил в отдаленный монастырь. Как же было не порадоваться радостью царской, не посмотреть, как они свидятся, мать с сыном, после долгой разлуки?

Незадолго до полудня вдали поднялась пыль, которая все более приближалась. К разочарованию нетерпеливой толпы то не был еще, однако, поезд матушки государевой, а только три всадника. Не останавливаясь, они во весь дух промчались мимо в город.

— Верно, с вестью к государю, что царица уже близко, — толковал глядевший вслед им народ.

— Вестимо, что так. А этот, что скакал впереди, весь в золоте, кто будет: Мстиславский али Шуйский?

— Эвона! Не видал их, что ли? Тех царица от себя и не отпустит. Этот не князь, а просто боярин — Воротынский.

— Кто их всех упомнит! Благо, выезда государя не долго уже ждать-то.

Действительно, немного погодя из городских ворот показалась блестящая группа всадников. Впереди других, на белоснежном коне, ехал сам царь Димитрий в пышном польском уборе. По всему пути его провожали приветственные клики; а он в ответ милостиво наклонял голову направо и налево; вместе с тем, всякий раз колыхалось также алмазное перо на его бархатной, польского покроя шапке, насаженной набекрень. Когда он, наконец, задержал коня, счастливцы, около которых он остановился, имели полный досуг наглядеться на него и на его приближенных. Из числа последних наибольшее внимание обращал на себя своей благородной посадкой и привлекательной внешностью Курбский. Но всех невольно поражал его удрученный вид.

— Верно, кручинится о чем молодчик, — говорили меж собой вполголоса зрители обоего пола. — Все-то радостны, веселы; один он, вишь, скорбный, убитый, словно сейчас с похорон.

— А что ж, почем знать? Может, и вправду отца али мать схоронил.

— А-то молодая жена, невеста разлюбила.

56